Как ты мог пасть так низко! Это постыдно - то, что ты делаешь. В тайном романе всегда есть что-то, что вызывает брезгливость. Порочная страсть. Обман и измена. Секс, который граничит с безумием и от которого невозможно отказаться. Думал ли ты, Уильям Уолтер Вордсворт, что когда-нибудь с тобой может случиться такое?

На коленях, на полу лаборатории - твои пальцы нетерпеливо расстегивают его ширинку - а он не помогает, он только дает тебе возможность получить то, чего ты так хочешь. И твой рот жадно находит его член, и дрожь пробегает по твоему телу - от унижения... и от радости, потому что ты так долго ждал этого.

Ты никогда не скажешь ему "нет".

Ты слышишь легкий, удовлетворенный вздох, когда ты берешь в рот член Исаака. А твои руки обвиваются вокруг узких бедер, ладони чувствуют твердые мускулы ног - и ты впитываешь эти ощущения, этот запах и вкус. Никогда раньше ты не знал, что другой человек - мужчина - сможет так возбуждать тебя. Как твоя невеста, которую ты любишь и которую сейчас обманываешь, никогда не возбуждала.

Рука Исаака, тонкие сильные пальцы, вплетаются в твои короткие волосы, подтягивая ближе. И ты рад подчиняться, ты стараешься, давишься, но впускаешь его глубже. Потому что он так хочет. Ты цепляешься за ткань его брюк - с отчаянием утопающего. Или как будто этим ты пытаешься удержать его.

Что он делает с тобой... что ты сам сделал с собой, Уильям?

Ты сошел с ума - вот так все просто. Он свел тебя с ума. Будь ты умнее, ты бы заметил, как это происходило - и, глядишь, сумел бы остановиться. Но ты не заметил, ты дал болезни проникнуть в кровь, пронизать мускулы, кости и нервы. Его блестящий ум. Его знания. Его жгучая и холодная ирония. Его дерзкие гипотезы. Его жадность ко всему новому. Его стремление к риску. Тебе казалось, что у тебя никогда не было и не может быть лучшего партнера.

А еще... Его тонкая, гибкая фигура. Его быстрые пальцы, движущиеся с паучьей ловкостью. Его ослепительно белая кожа - и черный шелк волос, обрамляющих узкое лицо. Его яркие глаза и насмешливый рот - будто кинжальный порез.

Ты помнишь, как он стоит перед распахнутым окном, в дождь, и косые струи ударяют ему в лицо, в раскинутые руки, ткань тонкой рубашки намокает. И весь он - как застывший танец. Ты замираешь, глядя на него.

А потом Исаак оборачивается, усмехается - и ты понимаешь, что он знал, что ты смотришь на него, может быть, позировал специально для тебя. Но это уже не имеет никакого значения. Он подходит к тебе и целует тебя, и тебе кажется, что ты умрешь, если он это сделает. Или умрешь, если не сделает.

Если бы твоя невеста знала... Иногда тебе почти хочется, чтобы она узнала, несмотря на боль, которую это причинит ей, на твой позор, на скандал, который разразится. Но это все-таки положило бы конец... а сам ты не способен на это. Вы ведь даже не делаете из этого особого секрета, любой может войти в лабораторию: толкни дверь, и задвижка слетит... тогда тебе удастся прекратить все. Ты боишься этого и хочешь.

Но пока она ничего не знает. Никто не знает. Никто не заходит. И ты чувствуешь, как горячее солоноватое семя Исаака заполняет твой рот. Ты глотаешь его... и тебе это нравится.

И тебе нравится, когда он поднимает тебя с колен, почти небрежно его прохладная рука проскальзывает тебе в штаны; два-три движения - и все кончено. И он слизывает твое семя со своих тонких пальцев, и тебе кажется, что у тебя сейчас, сразу, опять встанет.

- Ты знаешь, какая идея мне пришла в голову? - говорит он и наклоняется к тебе так интимно, словно собирается сказать что-то непристойное. Но это так - его идея почти непристойна - рискованная, безумная, самоубийственная.

- Ты сошел с ума, Батлер, - говоришь ты. Исаак смеется.

- Правда, Вордсворт? Подумай еще раз.

Ты не хочешь думать - но ты знаешь, что есть очень мало вещей, в которых ты можешь отказать ему. Особенно в том, чего тебе самому хочется.